Я — дитя на руках у мужчины, я ношу его смерть у себя в глубине.
Я смотрю на перрон, и я вижу как мой старый отец улыбается мне.
Я — цветок, я пророс сквозь помойку и открыл своё сердце золотой вышине
И узрел, как идёт, задумчиво-тонко, девочка-дочь с моей смертью в руке.

Я — тот вор, что украл твою юность. Убери свой свисток, я никуда не бегу.
Загляни в мой мешок — правда, ужас? Есть за это статья, но я её не боюсь.
Я — судья со стальными глазами, для меня ты есть то, что рассказали враги твои.
Всем — встать. Оглашается список бесконечных и жестоких преступлений любви.

Помогу! Скинь мне инфу на мыло. Когда всё будет ясно, я тебе отзвонюсь.
Извини. Меня бомбой убило. Сделал то, что успел, ты знаешь всё наизусть.
Имена на бумажках в карманах, телефоны людей, которых ты повстречал
На пути в никуда ниоткуда, в тумане — это твой непобедимый и бездонный провал.
Я — река, доставляю до моря всё дерьмо, что свалилось и пролилось в меня.
Это что, моё мелкое горе. То ли дело — мировая катастрофа твоя.

Я — последняя сотня в пол-третьего ночи, я — невнятное слово на чужом языке,
Я — new messages ноль, я — гашиш на таможне, я живу в твоей йони и в твоём рюкзаке.
У машин в этом городе нечистая совесть, они хнычут во сне и мешают мне спать,
Игуана Вольфганг проснулась и бродит, мыши просят морковки, придётся вставать.

Вот и всё. Вот и новое утро. Я рождаюсь, когда ты открываешь глаза.
И как весь мир, равнодушно-ненужный, я опять с тобой и я люблю тебя.