Васина рассказка о Груше 2003


Идею о поездке на Грушинский фестиваль мне подал Илья Чёрт. Сперва она показалась мне в высшей степени сомнительной, но потом Егор, мой то ли директор, то ли менеджер, то ли наказание Божье, поднял такой шум о жизненной необходимости этой поездки, что я решил в очередной раз поберечь свою психику и согласился. Затем мне понадобилось оправдать это перед самим собой, и я условно решил, что мне интересно будет посмотреть вблизи на культурный феномен, о котором я столько слышал. Хотя предвиделись всяческие неудобства — на Роскильде, датском рок-фестивале, сопоставимом по количеству посетителей, мне довелось убедиться, что несколько дней в палатке в окружении нескольких сотен тысяч всякого народа и гор мусора — далеко не самое приятное времяпровождение. Изначальный план был, что мы поедем туда в тёплой компании с Чёртом и Сергеем Калугиным. В итоге оба маэстры остались каждый в соответствующей столице по своим маэстровым делам, но Егор был неугомоним, и мы вдвоём двинулись вниз вдоль Волги, причём для него этот акт, похоже, стал одним из самых кошмарных переживаний в его жизни, а я остался весьма благодарен то ли ему, то ли Судьбе, то ли кто у нас ещё там.

Не буду здесь рассказывать о том, откуда Груша взялась, где она, почему она и зачем она (хотя о последнем можно и подискутировать) — вы всё это либо сами знаете, либо можете прочитать в другом месте. Перед поездкой я расспросил нескольких друзей, чьё мнение было для меня важно, и полученные ответы совершенно чётко разделились на две категории: 1. Полный отстой. Там у них по-прежнему лыжи стоят у печки, лесное солнышко нам светит, если я пойду с тобой в поход, любимый, и атлантов, держащих небо над всем мероприятием, видно уже из Тольятти. Человеку, считающему себя рок-музыкантом, ловить там нечего. 2. Не всё так хреново, на самом деле. В последние годы наметились тенденции к сближению, о чём ясно свидельствует имевшее место быть посещение фестиваля Самым Русским Рокером Ойкумены Дядей Юрой.

Думаю, вам понятно, о чём речь — о пресловутом радикализме бардовской тусовки, считающей рок-музыку во всех формах некоей дьявольской антикультурной конструкцией, чья цель — деконструктивистское опошление всего, что может быть спето ртом под аккомпанемент взятой гитары/ей лет немало/она расскажет. Как всё это на самом деле предстало пред моими глазами — об этом и поведу речь свою.

В день приезда на фестиваль я отыграл квартирник в Тольятти, познакомился с кучей кайфовых людей, чей путь в ближайшие дни совпадал с моим. Под вечер мы упаковались в три машины и покатили непосредственно к месту.

Очки

Небольшое отступление. Несколько последних месяцев меня преследовало наваждение — мне позарез понадобились солнечные очки определённой постпостмодернистской формы, а именно — «капельки», желательно размером побольше, ну, как у Лемми Килмистера или Эдди Ван Халена в их лучшие годы. В прошлом году они висели на уличных развалах по всей Швеции, 50 крон, а нынче их, похоже, запретили секретным трансправительственным распоряжением — я облазил весь Люнд, всю Москву, весь Стокгольм и часть Копенгагена — бесполезно. Единственно, что я нашёл — так это оригинальные Ray Ban, они выглядели точно как нужно, но стоили, как совсем ненужно, больше 200 баксов, носить такую денежку на носу мне совсем неохота было, так как через пару-тройку месяцев они бы исчезли. Ну да ладно. На подъезде к фестивалю нас обогнал и остановился неподалёку автобус с какой-то подростковой делегацией, и водила там имел такие очки, что я совершенно потерял самообладание. Они были замечательно огромны, закрывали пол- водиловой бывалой рожи, и были, кроме того, восхитительно зеркальны, как Самарский ЖД-вокзал. Я заорал: «Егор! Очки!» Егор, который до этого наслушался моего нытья по этому поводу, вылез из машины и направился к автобусу. Но водила, видимо, был совершенно ошарашен просьбой продать свои очки; он, наверное, решил, что это какая-то новая, неизвестная ему форма развода, и потому отреагировал как глухонемой ирландец. Но один из тех стрит-вайз засранцев, которых он вёз на Грушу, сгруппировался моментально, приблизил прыщавый хлебальник к эпицентру событий и квакнул: «Эээ! А! Ну блин типа сто баксов!» Поскольку водила продолжал походить на глухонемого, а вдобавок ещё и парализованного ирландца, то Егор справедливо счёл сделку несостоявшейся. Мне стало грустно. Впрочем, через день я обнаружил на одном из грушинских развалов, или развесов, ну почти то, что желалось, оно там висело, по словам очкового дилера, уже четвёртый год, и обошлось мне в 50 рублей. Вот так-то.

Флаги Ханумана

Мы вылезли из машин, навьючились своими мешками и потащились вперёд. По дороге мы немножко заблудились и угодили на территорию мощного лагеря Общества Сознания Кришны. У них всё было хорошо. В разных уголках лагеря уже шло полным ходом охмурение таких же случайно забредших сюда партикулярных личностей. Кришнаиты в розовых и жёлтых штанах и сари и в хронически-профессиональных просветлённых улыбках что-то втуляли им, манипулируя цветастыми томами с синим Кришной на обложках. Возвышалась сцена с хорошим аппаратом, на ней действовало нечто, по стилю напоминавшее смесь Erasure и аутентичной музыки, исполняемой в прибрежных открытых кабаках пузатыми лысоватыми шансонье под аккомпанемент больших красивых клавиш со множеством разноцветных лампочек. Музыка шла, конечно же, по золотой секвенции (Am Dm G C F Dm E Am, оплачено кровью Букстехуде — С.Калугин), а из текста мне запомнилось: И пускай на башнях Храма реют флаги Ханумана! Чувствовалось: ещё немного, и мы запросим прасада, и, надев прапхупадовки, пустимся в благостный киртан. Но у нас были совсем другие цели: темнело, нам хотелось скорей поставить палатки, развести огонь, вкусить водки и курнуть джулимбы. Так что мы спросили дорогу и поспешно двинулись дальше.

Надо сказать, что приверженцев этой экспортной версии индуизма на Груше было почти столько же, сколько и ментов; их позвякивание раздавалось во всех концах, повсюду продавалась спецлитература и спецготовка, которая была похожа на каких-то желтоватых морских беспозвоночных; говорят, вкусно — я так и не сподобился попробовать.

Далее

Ну, в том, как мы в темноте разбивали лагерь, ничего особо интересного не было. Запомнилось, как Егор, взяв в руки наш маленький топорик, занялся здоровенным поленом. Я ему сказал, чтобы он оставил это безнадёжное занятие. Он стал с жаром утверждать, что через десять минут его расколет. Я предложил поспорить, рублей на 500. Эх, надо было настоять. Егор третировал полено минут сорок, пока не устал. Издалека он был похож на Папу Карло, а вблизи — на Джузеппе. Полено стало постепенно походить на Мальвину — по своей кудрявости. Ладно, оказалось, что на Груше процветает всесторонний поленный сервис — 25 рублей за собственно полено, и 5 рублей — расколка на чурбачки специалистом, с большим профессиональным колуном.

Часам к двум ночи мы сделали то, что должно быть сделано, включая макароны, и расползлись по палаткам. Рядом было симпатичное болотце, и лягушки пели всю ночь, громко и незабываемо страстно.

Барды

В артистическом плане Груша устроена следующим образом. Существует трёхступенчатый конкурс. Прошедшим все ступени гарантировано почётное выступление в последнюю ночь фестиваля на той самой прославленной гитарообразной сцене на воде. На крутом бережку напротив рассаживается народу ну тысяч двадцать, они по возможности зажигают всякие имеющиеся под рукой огоньки, и это на расстоянии выглядит очень феерично. Вся хрень транслируется по телевидению. Кроме того, по территории фестиваля разбросано штук 8 сцен, у каждой своя администрация; можно подойти, заявиться и сыграть несколько песен.

Как конкурсом, так и всеми сценами, следовательно, и тем, что с них звучит, заведуют — кто? Правильно: Барды. Они же Авторы-Исполнители Авторской Песни. Видели Бардов? Они примерно вот такие: борода. Часто седая. Часто брюхо. Морщины у слегка прищуренных глаз, взирающих на мир поэтически зорко и вообще жизненно мудро. Хаер, хоть седой, хоть нет, практически никогда, хотя я там видел двух Бардов, более всего походивших на патриархов Авраама, Исаака и Иакова; так пронзительно они выглядели, что я не удержался и купил у них по кассете. По 50 р. На кассетах было написано: «Не для коммерческого распространения». Звали патриархов, на самом деле, Сэм и Сенокос. Одна из кассет называлась «Золотой унитаз». И что, вы думаете, было на этих кассетах? Конечно: Авторская Песня. Такой же, блядь, идиотский термин, как «Русский рок» и «Уорлд Мьюзик»; я уже замечаю, что мирюсь с употреблением всех этих конструкций в общепринятых смыслах — надо же некоторые вещи хоть как-то называть! Да, у Бардов ещё есть их Подруги. Ну, такие, с которыми можно в поход пойти. Я заметил, что среди Подруг пользуются популярностью синие тренировочные штаны. Хотя, не желая зря предаваться злопыхательству, допускаю, что это просто дань обстановке. Я ведь не утверждаю, что всегда и повсюду гуляю в моих трусах с губками (см. фото), которые, кажется, имели на Груше большой успех.

В общем, пошёл я с утреца на конкурс. Сел на красный пластмассовый стульчик перед столом, за которым заседали два Барда и одна Бардовская Подруга. Спел «Я Скажу О» и «Белую Маску». Чувствовал себя почти как Бард. Спел, надо сказать, неплохо — по собственным стандартам. Поблагодарили. Но это был для меня первый звоночек — когда меня не оказалось в списке прошедших первый тур. Не то чтобы у меня были какие-то амбиции касательно официального успеха на Груше, но я искренне удивился, потому что мне показалось, что я сыграл действительно неплохо.

Потом мы подошли к одной из сцен, я договорился на 4-5 песен. Вылез, играю. После второй вещи Бард, заведующий сценой, начал мне фебрильно семафорить — слезай, мол. Понятно. Разве по моему виду можно было угадать, что я на самом деле — зловредный вирус, злобный лазутчик из враждебного лагеря, подло пробравшийся на ИХ сцену. Я обратился к народу на лужайке -«Хотите ещё?» После утвердительной реакции сыграл ещё одну, Бард отполз в тень… ох, не забыть мне его ненавидящего взгляда…

Не на всех сценах было так мрачно, но почти повсюду были какие-то дурацкие завихрения разного рода. На одной просили играть потише. Это на открытом-то воздухе. На другую в начале «Манхэттена» вылезла какая-то крейзовая женщина в аэробном прикиде и начала какой-то фитнесс разводить. Пришлось останавливаться и выгонять её оттуда. На третьей — вроде договорились, сижу жду, а потом подходит Бард и говорит, что подвалили какие-то восьмидесятикратные лауреаты и желают играть сейчас, так что моё выступление отменяется. На четвёртой вообще сразу и без обиняков сказали, что тут играют только свои. Напрашивались всякие выводы об истинной природе царивших среди Поставивших Лыжи отношений. Самой благодарной формой выступления оказалось просто сесть у костра в близости от дороги — люди останавливались, садились послушать, приходили другие музыканты, начинался джем.

The Fall Of Egor The Nameless

Меня весь этот балет не особенно задевал, так как я ещё до приезда решил, что еду просто поглядеть да потусоваться; в этом плане всё было прекрасно — компания у нас была замечательная, пивко продавалось, была лёгкая джулимба, вокруг вообще было полно интересного народу. Кроме того, во многих отношениях всё было похоже на типичный европейский open-air, как я и ожидал, причём с отличиями в лучшую сторону — бесплатное нахождение на самом фестивале, больше места, чище, костры не запрещены, купить можно что угодно и недорого, практическое отсутствие пьяных разборок. А вот Егор, видимо, увидел что-то, что он совсем не ожидал увидеть, и среагировал на это весьма забавным образом. Он заявил, что принимать участия во всём этом не будет, заниматься ничем не будет, свернул пространство вокруг себя и закуклился. В своей палатке. Иногда его замечали посасывающим креплёное вино из пластиковой бутылки. Я и обеспокоился за него, и рассердился порядком, потому что вместо него ходить по сценам и договариваться пришлось другому человеку — Алёна, спасибо тебе теплейшее. К последнему вечеру он вроде отошёл. Я некоторое время злился, потом тоже попустило — мало ли чего. It’s a hard way, man.

Обобщения

… касательно всего увиденного и услышанного сформировались в моей голове, когда мы в последнюю ночь попытались вскарабкаться на тот самый крутой бережок, с которого положено с огоньком в руке наблюдать за сценой с концертом лауреатов конкурса. Мы пришли туда слишком поздно, более-менее приличное место найти было уже невозможно. Несколько десятков тысяч людей сидели на песке чуть ли не друг на друге. С пресловутой славной сцены доносилось какое-то невнятное бряцание и бормотание. Чего все эти люди тут делают? На что они смотрят и что слушают? Почему они здесь собрались? Меня поразило явное несоответствие между событием — столько народу собралось — и собственно поводом к событию, тем, что происходило на этой сцене сейчас и на всех сценах на всём фестивале. Конечно, я видел несколько приличных артистов, но Боже, больше трёх сотен тысяч человек! Самых что ни на есть разношерстных! Было совершенно очевидно — большей части из них то культурное явление, которое называется Авторская Песня, совершенно по барабану. Популярная фразочка, там услышанная — «Что делают эти барды на нашем панковском фестивале?» Возможно, я просто подсознательно применил к Груше шаблон, полученный на европейских фестивалях — люди собираются, чтобы послушать музыку и посмотреть на артистов, это музыка первична, тус прилагается. На Груше же всё наоборот, и народ сюда приезжает просто главным образом потусоваться в забавной обстановке. Не уверен, есть ли у меня право судить — правильно это или нет, правы ли устроители фестиваля в своём таком пуританском отношении к тому, что у них звучит со сцены. Это, на самом деле, их фест изначально, они его сделали и продолжают делать, и раз люди приезжают из года в год в таких количествах, значит, им это нужно — по тем или иным причинам. И славно.

В Швеции есть феномен, примерно соответствующий Авторской Песне, он называется Visa. Он довольно обширен и разветвлён, с глубокими традициями и любимыми народом корифеями жанра. Только вот какое-то неприятственное отношение к року начисто отсутствует, потому что он, пришедший сюда в конце 50-х, был органично и продуктивно принят местными бардами сразу, без боязни за какую-то там чистоту и аутентичность стиля. В творчестве Корнелиса Вресвика, самого значительного из них, столько же Дилана, сколько шведской народной музыки, городской и деревенской, и его предшественников-бардов, как, например, Эверт Тоб. Мне было довольно сложно обьяснить Мартину, Давиду и Адаму все тонкости и толстости грушинских дел.

В любом случае — я очень рад, что там побывал; столько впечатлений, ощущений, запахов и вкусов, столько прекрасных людей. Спасибо вам — Алёнка, Полинка и Лёха (за необъятный и пронзительный позитив!), Женя и Вика, Лёша и Дима из Самары, Лёха «Длинный», Эдик, и все, простите, кого не упомянул поимённо — за вашу теплоту и поддержку, за то, что вы есть такие. В очередной раз подумалось — как кайфово, что я этим джазом занимаюсь, в первейшую очередь потому, что теперь у меня есть столько друзей. Это лучше всего.

И последнее впечатление… туалет в электричке (!) до Тольятти… никогда таких не видел! Он выглядел так антично, как будто построили его ну древние римляне по крайней мере, и вот сейчас археологи откопали где-нибудь в Херсонесе, обмели так слегка веничком, окаменелости вековые скалывать не стали, нафиг надо, пусть стоит себе теперь в электричке…
2003-08-03, Люнд

Василий К. - Груша 2003 Василий К. - Груша 2003 Василий К. - Груша 2003

Василий К. - Груша 2003 Василий К. - Груша 2003

Василий К. - Груша 2003Василий К. - Груша 2003