Эти, в деревню вхожие исподтишка, с изнанки,
В детстве страшней казались, чем немецкие танки.

Танки пойдут в лобовую, рыча и не пряча рыла,
Эти же — под лопатку с выдохом сунут вилы.

Так мы подозревали, от больших до малых,
Но никогда их не видели, я даже не рисовал их.

Зато приезжая утром, входя на крылечко,
Мы находили замок накинутым на колечко.

В самом же доме все
оставалось, как прежде:
В красном углу, в инструменте, в погребе и в одежде.

Кто мог из леса ночью прийти? Вряд ли покойник.
Мертвец не положит ножика на подоконник.

Мне вечерами в окнах мерещились бледные лица
Тех, кто пугал меня больше мёртвых и фрицев.

И вот я представляю теперь, взрослый дядя,
Что стою снаружи избы, в эту комнату глядя.

Там светло и натоплено, здесь тьма и морось,
И сто прожитых лет с настоящею жизнью порознь.

Я неделю бежал, я держался края болота,
Я смотрел из тайги, как снуёт краснопёрая рота.

Гражданина начальника сделал истинным гражданином,
Он навек в лоно Родины лёг, напустивший в штанину.

С судьбой слоновьей, с душой мышиной,
Среди нас только маялся, а не жил он.

Так сопел, круша фарфоровые планиды,
Так потел. Благодари же за волю, гнида.

Никто из наших зла никому не сделал,
Это навет, невезение, случай, любовь, система.

Да и что тут сказать, если дело сошьют даже Богу,
Невзначай проводившему бабку через дорогу.

… Где ж ты, Боже, мне осталось форсировать реку.
И найти человека. И снова стать человеком.

Антон Бахарев
2019